Биография Щуров В. М., «Русские песни Алтайского Беловодья»

Сборник составлен по материалам экспедиций Московской консерватории в пограничные районы Алтайского края и Казахской ССР в 1978-80 гг. В этих местностях живут старообрядцы, искавшие здесь легендарное Беловодье. В сборник включены ярчайшие образцы песен, ныне ушедших из фольклорной практики. Сборник будет интересен как педагогам и композиторам, так и ценителям русской народной музыки.

ноты Русские песни Алтайского Беловодья… скачать
Экспедиция в Восточно-Казахстанскую область продолжалась с 3-го по 25-е июля 1978 года. Для уточнения ее маршрута участникам поиска важно было встретиться со специалистами-краеведами в Усть-Каменогорске. Успеху работы собирателей во многом способствовал весьма эрудированный местный историк Н.В. Алексеенко, а также научная сотрудница краеведческого музея в Усть-Каменогорске Галина Афанасьевна Щербик. Полезные советы давали также молодые преподаватели местного пединститута Валентина Алексеевна Гудок и Юрий Иванович Тишкин, занимавшиеся тогда собиранием русского музыкального фольклора в Казахстане. Экспедиция обследовала села Катон-Карагай, Урыль, Белая, Фыкалка, Язовая, Коробиха. Из них Урыль — бывшая казачья станица, остальные — в прошлом старообрядческие «ясачные» селения. Необходимо отметить, что во время этой собирательской поездки в связи с включением южного Алтая в состав Казахской ССР старинные русские села активно заселялись казахами, русское же население сильно поредело еще в период раскулачивания, когда множество местных старообрядцев, живших в основном зажиточно, было выселено из родных мест. Уже в 1970-х годах многие русские старались выехать «в Россию», чувствуя себя неуютно, как бы в гостях в другой республике. Все это сильно сказалось на состоянии местного русского фольклора: традиционный песенный репертуар был почти забыт в этих местах, и восстанавливали его в памяти пожилые певцы с большим трудом. Так или иначе, собирателям все же удалось составить достаточно полное представление о характере местной русской культуры. Основу хозяйства русских старообрядцев на Бухтарме издавна составляли скотоводство, пчеловодство и мараловодство. Некоторые мараловоды владели огромными загонами с внушительным стадом оленей. В советское время здесь по традиции создавались мараловодческие совхозы. В 1970-х годах пасеки имелись почти у каждого жителя на Бухтарме, не считая больших совхозных. Кроме колхозного стада, у большинства местных жителей было по две коровы, выпасались овцы, пенсионерам разрешалось владеть лошадью для верховой езды. Прежде архитектурный ансамбль в старообрядческом селе включал группу жилых и хозяйственных построек, окружённых оградой. В послевоенные годы остались лишь единичные старые жилые дома, кое-где сохранились на окнах старинные расписные наличники. В редких случаях можно было увидеть роспись на деревянных поверхностях внутри избы. Говор русских жителей на Бухтарме имеет некоторые южные признаки с характерным «аканьем» и «яканьем». Вместо согласной «ц» произносится «с» («девиса»). В песенном же репертуаре ощущаются северные первоистоки, преломленные согласно правилам сибирских традиций. Жарки у реки Белая Важное место в песенной культуре староверов занимали хороводные игры. Хороводные песни назывались в старообрядческих селах на реке Белой (Белая, Язовая, Фыкалка) «лужошными», поскольку хороводы водили на лугу. Обычно хороводные песни исполнялись в определенном порядке. Сначала: «Собираемтесь девки в круг», затем: «Все я доски приузыбал», «Вышли девушки на улочку», «Утка шла по бережку», «Соловей мой маленький». Последней исполнялась песня «Ты заря ли, наша зоренька». Большинство песен сопровождалось движением по кругу. В основном это строгие, чинные по характеру песни. Лишь в некоторых из них размеренный шаг сочетается с плясовым движением: «Все я доски приузыбал», «Утка шла по бережку». Типично сибирским по форме был прежде и традиционный свадебный обряд у староверов Беловодья. Начинался цикл свадебных ритуалов «заручинами», когда жених и невеста обменивались перстнями в церкви. Происходило это за неделю до свадьбы. После «заручин» следовали «вечера». Каждый вечер до свадьбы молодежь собиралась в избу, где жила невеста. Изба набивалась битком. По ходу молодёжных игр, составлявших основу «вечеров», пели свадебные песни и игровые припевки -припевали парней к девушкам. Припевали и жениха к невесте. Он ее при этом целовал. Жених и невеста сидели в кути (в углу за печью) на лавке. Жених обнимал свою избранницу, покрытую накидкой. Среди игровых припевок любимыми были: «У нас заинька беленький», «Пора нам горох сеять», «Косят девки во саду». По некоторым сведениям, девушки приходили до свадьбы к невесте помогать ей шить приданое. Накануне свадьбы был девишник. Ритуал состоял из ряда предсвадебных действий, сопровождавшихся коллективными причетами подружек невесты. Центральный момент девишника — проводы невесты в баню и встреча ее после бани. По воспоминаниям местных старейшин, утром в день венчания дружко подходил к дому невесты и кричал: «Выдайте нам Марью!» (имя невесты). Родители ему отвечали: «Как мы ее держали, так и ты ее держи». А девушки, пока невесту еще не вывели, обращались к дружку с просительными или корильными припевками. Когда выводили невесту — запевали лирическую по характеру песню «Ластка». В различные моменты обряда звучали свадебные песни: «У нас заинька беленький, горностаюшка резвенький», «По горе бежит копь вороной». В старинных русских селах на Белой и Бухтарме любили петь также и протяжные («проголосные») песни. К сожалению, вспомнили их лишь некоторые представители старшего поколения. В тех случаях, когда они к приходу собирателей не могли подыскать себе партнеров, многоголосие восстанавливалось методом наложения: певица подпевала подголосок звучанию своего голоса на одном магнитофоне, а с помощью другого аппарата записывалось сочетание двух вокальных линий. Иногда применялось даже вторичное наложение — на двухголосный вариант, тогда возникал эффект трехголосия. Среди проголосных песен, записанных в старообрядческих «ясачных» селах, на Бухтарме и по реке Белой встречаются весьма выразительные и по словам, и по напевам примеры. В настоящее время здесь наиболее популярна поздняя лирика. Например, романс «На замке, на горной равнине старинная липа стоит». Нужно сказать, что работать фольклористам на Бухтарме было довольно трудно. Во-первых, местные певцы неохотно соглашались петь по той простой причине, что с трудом вспоминали традиционные песни, которые просил их спеть собиратель. Боязнь оказаться несостоятельными подчас заставляла сельских певцов отказываться от участия в записи. Кроме того, старообрядцы старшего поколения — люди с большим внутренним достоинством. Они требуют к себе особого уважения, неохотно, недоверчиво раскрываются перед приезжим человеком. В селе Белая одна из потенциальных исполнительниц долго не соглашалась прийти к соседке, чтобы вместе с ней спеть несколько старинных песен. Лишь на третий день после уговоров фольклориста эта пожилая женщина с видимой неохотой приняла приглашение. Когда же началась запись, оказалось, что все эти дни по ночам перед сном она вспоминала песни, внутренне готовилась к предстоящей записи. Причём каждый раз после исполнения песни Матрена Зиновьевна Черепанова просила дать ей прослушать сделанную запись, придирчиво оценивая точность собственного воспроизведения песни. Значительно проще оказалось общаться с бывшими казачками. За один день работы в бывшей казачьей станице Урыль удалось собрать два ансамбля и записать достаточно обширный и представительный песенный материал. В составе хороводных и свадебных песен потомков местных казаков много общего с песенным репертуаром старообрядцев — «ясачных». По-видимому, переселившиеся позже казаки многое заимствовали в обычаях старожильческого местного населения. На свадьбе здесь так же, как и у старообрядцев, коллективные свадебные причеты сосуществовали с обрядовыми песнями и припевками дружку и свахе: «Как у друженьки», «Как невестина свашенька богата». В хороводном кругу пелись песни: «Ты заря наша вечерняя», «Посеемте, девки, лен», «Во лузях», «Со вьюном я хожу», «Ты лети-ка, стрела», «Метелица» (плясовая). «Метелицу» танцевали восемь пар в сопровождении инструментального ансамбля: мандолина, балалайка, гитара. На вечеринках в пору рождества и святок пели игровые песни: «Мы поедем, жена, во Китай-город гулять» (с этой песней ходили по горнице), «Я по горнице ходила, я по повыя ходила». Танцевали «кадрель» (кадриль). Плясали «казачка». Вечеринка устраивалась также в пору уборки урожая — на помочах, когда дожинали сообща относительно крупному землевладельцу оставшийся еще неубранным хлеб, и после окончания работы шли к этому богатому хозяину повеселиться. На Троицу в Урыле, по рассказам местных казачек, «веник наряжали, несли его и пели». Троицкие обряды сопровождала песня «Во поле берёзонька стояла». В лесу по случаю Троицкого празднования рвали цветы, плели венки, и девушки надевали их на голову. Согласно одной из версий описания Троицкого гуляния, «из березы куклу сделают — девочку, платье наденут детское — и поют. Потом в речку куклу бросают». Были здесь распространены и посиделки. «Полная изба, бывало, сидит — прядут девки и песни поют». Вспомнили потомственные казачки и свои детские игры. Например, «воротца». Дети брались за руки, первая пара поднимала руки — получались воротца. В них проходили все остальные, приговаривая: «Проходите, господа, в золотые ворота. Сама мать пройдёт — и детей проведёт». В качестве строевых казачьих песен в Урыле известны поздние походные и романсы типа «Скакал казак через долину». Как строевая военная определяется в Урыле романс «По диким пустыням Китая», исполняемый на вариант напева «По диким степям Забайкалья». Среди протяжных песен здесь преобладает поздняя лирика. Когда с покоса, с поля возвращались домой «верхами» (верхом на конях), то пели песни романсного типа, например: «Мне один случай рассказывал купец: один молодец девчонку облестил», или «Милые подружки — вам счастье, а мне нет». Однако встречаются и примеры традиционной лирики: «Соловей кукушку звал, обманывал». «Я сегодняшнюю темну ноченьку да мало спала». Во время экспедиции собирателям посчастливилось встретиться с интересными людьми, самобытными характерами. Среди певиц особенно привлекала к себе внимание Дарья Мартимьяновна Бедарева из села Белая. Эта удивительно скромная, доброжелательная и приветливая женщина оказалась весьма памятливой на песни. Своим мягким, ровным голосом теплого тембрового оттенка Дарья Мартимьяновна интонировала напев очень точно и чисто. Мы встречались с Дарьей Мартимьяновиой и у нее дома, и на пасеке, где она ухаживала за пчелами вместе с мужем. Несколько песен было записано от певицы на два и даже на три голоса методом наложения живого голоса на звучание магнитофонной записи. Пела она и вместе с соседкой, однако результаты совместного пения оценивала очень критически, считая, что напарница воспроизводит напев не вполне точно. Очевидно, эталонным ей представлялись подголоски, исполнявшиеся прежде ее матерью, и всякий отход от привычного звучания казался певице нарушением художественной правды. Дарья Мартимьяновна всячески старалась нам помочь. Даже повела нас к своему брату на другой край села, чтобы спеть с ним понравившуюся нам песню. И хотя брат был не в духе и долго сопротивлялся уговорам, все же убедила его спеть и настояла на записи песни. Много цепного и интересного для будущего песенного сборника мы почерпнули в том же селе Белая из общения с Еленой Васильевной Панкратовой. В последние перед приездом собирателей годы на эту тихую, даже робкую женщину свалилось множество бед: умер муж, с которым они дружно прожили всю жизнь; произошло несчастье: Елена Васильевна упала с лестницы и сломала ногу. Теперь с трудом передвигалась, опираясь на палку. Чтобы спастись от тоски и одиночества, она приглашала к себе на постой жильцов — но те не удерживались, уезжали в другие места — и снова эта пожилая женщина оставалась одна. Все эти невзгоды так подействовали на Елену Васильевну, что она стала мало понятливой. Как она сама про себя сказала: «Туга на ум стала». Местные певицы тоже считали, что с рассудком у нее не все в порядке: «Она у нас такая потёмистая». Однако потеря сообразительности не отразилась на памяти певицы, постепенно вспомнившей много превосходных традиционных песен, среди которых лучше всего — протяжные лирические. Село Язовая первоначально произвело на нас очень обнадеживающее впечатление: преимущественно русский состав населения, старинный традиционный вид построек, удаленность от культурных центров — все эти факторы, казалось бы, предвещали сохранность песенной традиции. Еще больше укрепилось наше убеждение, что мы напали на верный след, когда увидели у ручья женщину в национальном костюме — сарафане и старинной кофте, черпающую воду для полива огорода. Однако на деле оказалось, что коренных песен здесь почти не знают. С трудом нашли мы певицу, которая помнила некоторые хороводные («лужошные»), свадебные песни, однако она попросила пригласить ей в пару близкую подругу из-за реки. После долгих уговоров собиратели к вечеру привели напарницу к обещавшей им свою помощь певице. Однако в дверях пришедшие увидели большой висячий замок. Похоже было, что день хождения под палящим солнцем пропал даром. Наша спутница удивлялась: «Никуда ведь она обычно вечером не ходит. Неужели нарочно от вас убежала?» Все же мы решили подождать на крылечке. И были вознаграждены за свое терпение и настойчивость: минут через пятнадцать появилась ожидаемая Мария Филаретовна Гаврилова с полными ведрами «обрата» (снятого молока) в руках. Оказалось, что она лишь ненадолго отлучилась по своим хозяйственным делам. Запись состоялась. Что же касается женщины в национальном костюме, встретившейся нам у ручья, то оказалось, что она приехала в свое время «из-за границы», то есть из Китая. Русские возвращались на родину из Китая вплоть до того времени, когда между нашими государствами испортились отношения. Сейчас в Китае, по рассказам местных певиц, много старинных старообрядческих русских сел, в которых сохраняется традиционная национальная культура. В бывшей казачьей станице Урыль люди в общении оказались очень живыми, отзывчивыми. Сразу же отыскались женщины, вызвавшиеся помочь собирателям, сопровождавшие их при поиске певцов, предоставившие кров и пишу. В Урыле были записаны песни от двух составов певцов. В первом случае пели три женщины преклонного возраста. Они хорошо помнили традиционный песенный материал, однако голоса им не вполне повиновались. Поэтому нотировать некоторые записи оказалось нелегко. Второй же ансамбль состоял из казаков и казачек среднего поколения, находившихся в родственной связи. Поэтому с точки зрения исполнения запись получилась очень неплохая, хотя репертуар был менее интересен и оригинален, чем в первом случае. В процессе записи были зафиксированы некоторые характерные выражения певцов на Бухтарме, касающиеся исполняемых ими песен. В казачьем Урыле о хоровой песне сказали: «Ее надо на голоса [поднимать]». Песня, исполнявшаяся на напев, близкий уже напетому, была охарактеризована так: «Мотив у нее примерно один, только излом другой». Разделение функций голосов в вокальном ансамбле казачки из Урыля определили следующим образом: «Сын голосил, а отец — басом». Как и во многих других местах, здесь с уважением рассказывают о необыкновенной силе голоса певца: «Лампа керосиновая тухла — был такой». Когда песня «Черемушка» исполнялась малым составом, одна из певиц в Урыле произнесла мечтательно: «Ее надо на голоса — хорошо-то как!» Вспоминая забытый напев, женщина в селе Белая сказала с досадой: «Нашли голос — и потеряли!» Старинные песни в Белой называют «ранешними» («Эти ранешние всё песни»). Описывая мастерство двух певиц, ушедших уже из жизни, говорили восторженно: «Одна начинает, другая подхватывает — жалобно, хорошо пели!». О старательном исполнении песни заметили: «Её (песню — В. Щ.) надо приголубливать». Места, в которых работала экспедиция, отличаются удивительной красотой природы. Неслучайно легендарное «Беловодье» с прозрачными реками, несущими свои быстрые воды среди величественных гор, с тучным разнотравьем лугов, с прекрасными местами для пасек и отгонных пастбищ, издавна привлекало вольнолюбивый русский люд. Особенно красивы горные ущелья, сквозь которые пробивается река Белая ниже по течению от одноименного села. Здесь так называемые «щеки» — две гладкие скалы — сжимают бурный поток, вода звенит и пенится среди громадных валунов, а кругом — каменистые выступы, поросшие изумрудно-зелеными листьями бадана. Выше начинаются величественные хвойные леса. Стройные деревья, как свечи, стоят над пропастью. Все это производит очень сильное впечатление. По-своему живописны долины в районе казачьего Урыля. Здесь сразу за Бухтармой высятся угрюмые высокие горы со снежными шапками «белков» на вершинах. Местное население занимается, между прочим, еще и собиранием лечебных трав. По рассказам жителей, лекарственные растения в этом крае успешно вылечивают многие болезни и вообще укрепляют здоровье, если их пить, заваривая как чай. В день Ивана-травника все — и стар, и млад — отправляются на поиски «маральника», Иван-чая, бадана, «петушков» и других ценных растений, которые потом высушиваются и хранятся в течение года. По свидетельству опытных знахарей, чистотел помогает от болезней печени, корень майского лопуха, настоенный на спирте, излечивает хроническую пневмонию. Отвар из листьев брусники хорош при болезнях почек. Подорожник, высушенный и заваренный, как чай, помогает при гастрите. То же лечебное свойство имеет кипрей — Иван-чай. Девясил применяется при бронхитах, болезнях желудка, нервных расстройствах. Собирание фольклора на Бухтарме следует рассматривать как начало фольклористического музыковедческого исследования южного Алтая. *** Экспедиция в Алтайский край продолжалась с 8 по 24 июня 1980 года. Перед ней стояла задача продолжить собирание народных песен в старожильческих поселениях Алтая, не обследованных во время предыдущих собирательских выездов. Отправной точкой экспедиции был выбран Бийск, поскольку восточные районы Алтайского края, прилегающие к этому старейшему городу на данной территории, еще не посещались московскими собирателями. За консультацией участники экспедиции обратились к преподавательнице бийского пединститута Валерии Яковлевне Сениной, на протяжении ряда лет собиравшей словесный фольклор в Алтайском крае. По ее совету, главным пунктом собирательской работы на этот раз было решено выбрать район верховьев Катуни, где сконцентрированы старинные русские, главным образом — старообрядческие села. На Катуни История их основания связана с продвижением старообрядческих общин в поисках легендарного «Беловодья» в глубь Алтая. Неслучайно верхнекатунские старообрядцы издавна поддерживали культурные, хозяйственные, семейные связи с бухтарминскими, также пришедшими на Алтай в поисках земли обетованной. По воспоминаниям старейшин из села Верхний Уймон на Катуни, в прежние времена в зимнее время санным путем с Бухтармы через перевал приезжали сваты, увозили с собой местных девушек. Неудивительно поэтому, что песенные традиции бухтарминских и верхнекатунских староверов оказались во многом родственными, если сравнивать результаты экспедиции 1978 году на Бухтарму с результатами описываемой экспедиции. Следует сказать, что время для работы на этот раз оказалось весьма неблагоприятным — собиратели попали на верхнюю Катунь в разгар Петровского поста. Представители старшего поколения староверов, сохранившие в своей памяти традиционный местный фольклор, в большинстве случаев наотрез отказывались петь, пугливо твердя, что они боятся греха. Первой, с кем встретились собиратели в селе Верхний Уймон Усть-Коксинского района, была 75-летпяя Фекла Семеновна Атаманова. Она сказала, что помнит многие круговые (хороводные) песни, могла бы рассказать, как водили в прошлом круги — но отказывается это сделать, потому что боится греха. Даже духовные стихи она петь отказалась, а лишь рассказывала их словами, зорко следя за тем, чтобы ничего из рассказанного ею не было записано собирателями ни карандашом, ни на магнитофон. Вспоминая, что местные клубные работники на основании ее рассказов создали инсценировку местной свадьбы, староверка повторяла сокрушенно: «Обманули, обманули меня. Сатанинские песни от меня взяли — теперь мне за это перед Богом ответ держать!» Когда же одну из местных жительниц, восьмидесятилетнюю Анисью Акимовну Вдовину, удалось все же уговорить напеть несколько хороводных песен, она делала это с большой опаской, все время повторяя, что «не надо бы это записывать-то, ведь грех песни-то петь в пост!» Однако не только необходимостью воздержания во время поста объясняется нежелание старообрядцев петь старинные песни. Другая причина, более основательная, состоит в том, что сами старые песенные традиции основательно забыты. Революция происходила здесь в ожесточённом столкновении старого с новым. Процесс установления новых порядков был чрезвычайно болезненным. Активно действовало в этих местах белое сопротивление, и в нем участвовало большинство местных жителей. В результате многие мужчины из верхкатунских сел бежали в Китай; из тех местных крестьян кто оставался на родине, часть была репрессирована. Резкая ломка привычных устоев привела к быстрому исчезновению народных традиций. Последние «круги», по воспоминаниям местных старейшин, водились в году двадцать восьмом. Еще раньше перестали здесь справлять по старому обычаю свадьбы, поскольку свадебная обрядность и без того не была в местных селах стойкой из-за неодобрения «бесовских» обычаев старообрядческими уставщиками. Считалось правильным, когда на свадьбе пелись приличествующие случаю особые духовные стихи, заменявшие по функции обрядовые свадебные песни (некоторые из таких стихов собиратели записали). Среди местных жителей старшего поколения заметно различались по стилю поведения и манере общения те, кто представлял в первые годы революции советскую власть, и — в прошлом — ее противники. Члены семей советских активистов не признавали косных правил старообрядческой общины, не придерживались поста, без опаски пели песни собирателям. В их репертуаре встречались революционные, солдатские, партизанские песни. Приверженцы же старого, затаившие обиду на тех, кто когда-то сурово обошёлся с ними и их домочадцами, держались настороженно и замкнуто. Если же оценить средние результаты опроса, то можно прийти к заключению, что наиболее музыкальные и памятливые старики в возрасте за 70 лет и более с трудом, но могли восстановить в памяти некоторые традиционные хороводные, свадебные песни. Тс же, кому было около 60 лет, за редкими исключениями (например, кому-то приходилось петь старинные песни с матерью, в семье), традиционного репертуара не знали вовсе, а пели главным образом поздние городские песни и романсы. Молодежь и представители среднего поколения в 1970-80-х годах, как правило, не придерживались старообрядческих установлений (исключение составляли некоторые религиозные женщины). Большинство же стариков, особенно в Верхнем Уймонс и в Тихонькой, ревностно сохраняли старую веру и рачительно оберегали свои обряды от постороннего глаза. Например, когда в Тихонькой собрались старики, чтобы отслужить службу по случаю сорокового дня со времени смерти одного из своих собратьев, студентам, попросившимся присутствовать на богослужении, категорически запретили войти в избу, где совершался обряд, и те на холоде, ночью простояли несколько часов под окнами, слушая старообрядческие религиозные песнопения. Единственное, на что после долгих упрашиваний и благодаря мягкому подходу иногда удавалось уговорить верхкатунских «кержаков» (как называют себя староверы) — это на исполнение духовных стихов, пение которых в пост не считалось греховным. Поэтому одной из удач экспедиции стала запись песен этого редкого жанра как в сольном, так и ансамблевом (двухголосном) изложении. Некоторые из апокрифических песен были записаны московскими собирателями впервые. Вообще говоря, в обычаях старообрядцев много условного. Ограничения, накладываемые ими на себя, связаны с требованиями догмы. И они изобретательно и ловко порой обходят строгие религиозные правила. Например, в пост, согласно писанию, нельзя пить хмельного. Однако местные старообрядцы изобрели пьянящий напиток, вызревающий на особой закваске, которую они не считают хмельной. Не употребляя в пищу во время поста молока, мяса, яиц, староверы пьют в то же время свою настоянную на местных растениях сладкую, душистую «травянуху», имеющую довольно сильное опьяняющее действие. И это не считается нарушением запретов. В собирательской работе московским фольклористам большую помощь оказали местные краеведы. В частности, собиратели шли по адресам, названным бийской преподавательницей Валерией Яковлевной Сениной и горно-алтайским филологом Инессой Петровной Федотовой. Знакомство с записями этих собирателей позволило составить вопросник, которым широко пользовались участники экспедиции. И многое, записанное прежде алтайскими словесниками, удалось повторить в записях с напевами. Кроме группы сел Верхне-Уймонского подчинения (Верхний Уймон, Тихонькая, Мульта), экспедиция обследовала села Кайтанак, Саксабай в самом верховье Катуни, где живут старожилы-православные, новоортодоксы, а также смешанное село Березовка в этом же районе и сам районный центр — Усть-Коксу. Затем собиратели резко сменили место работы, переместившись в верховья Бии, в села Артыбаш, Иогач, Турочак, захватив село Новикове в среднем течении реки. Маневренное деление на группы в процессе работы позволило участникам экспедиции за короткий промежуток времени охватить большое количество населенных пунктов. Сначала (в селе Верхний Уймон) экспедиция работала в полном составе. Затем студенты Е. Пухова (композитор II курса) и С. Коржавин (теоретик III курса) остались в Мульте, а теоретики Г. Заднепровская (II курс), В. Цыпин и А. Лебедева (II курс) вместе с руководителем переехали в Кайтанак и Усть-Коксу. После снова произошло временное объединение всех участников экспедиции, а потом В. Цыпин, Г. Заднепровская отправились в Турочак и Новиково, оставив остальных студентов работать в Иогаче. В результате экспедиции удалось записать традиционные хороводные песни в сольном и ансамблевом изложении, среди них некоторые – «Как по улице по Шведской», «Пора пашенку пахать», «Как со вечера у нас комары звенели», «Ходит Бориска» — записаны москвичами впервые, а другие «Ты лети, стрела», «Как под белою под березою», «Соберитесь, девки, в круг», «Я кака люта по горам ходить», «Вышли девушки на улочку» — в оригинальных местных вариантах. Обрядовую свадебную песню с бесспорно точным изложением напева удалось записать в Кайтанаке от Клавдии Гавриловны Безрученковой (1905 г. р.) путем наложения подголоска певицы на воспроизводимое магнитофонным аппаратом звучание ее нижнего голоса, предварительно записанного. По свидетельству исполнительницы, эта песня – «Ой да ты ли восхожее да красно солнышко» — исполнялась, когда приезжали за невестой. По сведениям же старожилов в соседнем селе Березовка, её полагалось петь, когда жених приезжал с гостинцами к невесте перед свадьбой, а девушки в это время собирались у подруги, чтобы помочь ей готовить приданое. Молодежные игры продолжались у невесты недели две перед днем венчания. «Невеста сидит, а кругом играют. Ребят припевают — ребята целуют девок». В Турочаке Анисья ФедоровнаДиянкова (1907 г. р.) пыталась вспомнить песни, звучавшие при мытье невесты в бане, однако каждый раз предлагала разные варианты мелодии, что свидетельствовало о том, что напев стерся в ее памяти. Однако обряды, связанные с банным днем, она описывала довольно подробно. По словам певицы, сначала наряженный веник возили по селу, и по этому случаю девушки пели под гармонь специальные свадебные частушки. Затем три-четыре подруги мыли невесту, причем обязанности девушек были строго распределены: одна плескала воду на каменку, две парили невесту веником, четвертая — готовила чистую одежду. Затем все они одевали подругу. По словам А. Ф. Диянковой, когда продавали косу, а дружко был не покорный девушкам — те пели ему «супротивную песню», дружку в ней корили. Вспомнила певица и свадебный обычай, когда девушки разметали дорогу метелкой с золотым кольцом перед молодыми, приехавшими от венца. По рассказам, в селе Березовка у «кержаков» на свадьбе невесту наряжали «по-девичьи» — заплетали одну косу, в нее вплетали ленты, на плечи надевали шаль, заколов её на груди брошью. Платок на голове завязывали назад, оставив непокрытым затылок. Одета невеста была в широкий кашемировый сарафан из пяти полос со складками. «Как, бывало, девушка повернется — сарафан раздувается». Здесь нередко брали невест с Бухтармы. Две свадебные традиционные песни были записаны также в селе Новиково В. Цыпиным. Духовные стихи, записанные членами экспедиции, неоднородны по стилю и содержанию. Некоторые из них имеют, по-видимому, кантовое происхождение («Потоп страшный умножался»). Другие (на церковно-славянском языке) по характеру связаны с культовыми песнопениями. Третьи — по содержанию явно поздние, в них многое идет от стилистики мещанского романса. К сожалению, наиболее строгий по словам (и, очевидно, классичный по напеву) стих о Страшном Суде записать не удалось: рассказавшая его староверка наотрез отказалась петь. В одном из стихов описывается, каким притеснениям подвергались старообрядцы за приверженность к своей вере. Есть даже стих, осуждающий преждевременное прерывание беременности («Если ты уж стала мамой»). (Древлеправославные (или старообрядцы, как их часто называют) полагают, что одухотворение происходит одновременно с творением тела, в момент зачатия, а новообрядцы относят одухотворение на сороковой день, следуя ветхому завету. Таким образом, древлеправославные относят аборт на самой ранней стадии к убийству, в противоположность мнению богословов современной новообрядческой православной церкви. Возможно по этой причине у древлеправославных большие крепкие семьи, не смотря на все тяготы их жизни. Плач младенца «Если ты уж стала мамой» отражает эту позицию старообрядцев, жёстко осуждая прерывание беременности. Этот назидательный плач не для слабонервных. В настоящем издании не приводится. — Прим. издателя.) Во многих случаях словесное изложение нарочито усложнено и запутано, что должно, по-видимому, производить на слушающих и поющих впечатление таинственности, внушать благоговение. Стихи поются по писаным текстам, бережно хранящимся для подобающего момента. В большинстве случаев полный текст духовных стихов был списан собирателями с соответствующих рукописей. Следует отметить, что верхнекатунские староверы проявляли большое почтение к этому жанру, видя в нем источник мудрости, воспринимали его как святое слово. Особое место в репертуаре жителей Усть-Коксинского района занимали (в пору работы экспедиции) солдатские, воинские и партизанские песни, поскольку, как уже было сказано, в этих краях происходили жестокие схватки красноармейцев с противниками советской власти. Здесь погиб красный командир Сухов. От времен гражданской войны остались песни, в которых упоминаются некоторые местные события. Главным образом, это общераспространенные песни с местными вариантами поэтических текстов (например, «Черный ворон»). Среди партизанских, революционных и воинских песен советского времени, записанных экспедицией, можно назвать такие, как «Скрывалося солнце за степи», «Красноармеец был герой», «Про Чапаева», «Не вейтеся, чайки, над морем», «В чистом поле под ракитой». Их содержание певцы принимали близко к сердцу, поскольку описываемые события были еще свежи в памяти, напоминали о тяжелых семейных утратах. Например, в селе Кайтанак одна из исполнительниц не могла петь песню «Красноармеец был герой» без слез, объясняя, что эта песня «не так долгая — да дюже задевательная». Популярны были здесь и некоторые современные исторические песни — например о борьбе с японцами у озера Хасан: «Пала темная ночь у Примурских границ», «Сверкало озеро Хасан»; о событиях финской войны: «У речного далекого брода». Кроме того, собиратели записали частушки. Из традиционной лирики экспедиции почти ничего не удалось записать, кроме песни «Калина-малина» (баллада о дочери-кукушке). Как уже упоминалось, большую часть местного репертуара составляли в те годы городские песни и романсы. Во время экспедиции довелось общаться с весьма самобытными по манере поведения и по характеру людьми. Показательной для работы в этом районе оказалась встреча с пожилым старообрядцем Кузьмой Еупловичем Марачёвым. В селе Тихонька мы специально разыскивали его, поскольку И. П. Федотова рекомендовала этого человека как знатока духовных стихов. Мы застали Кузьму Еупловича сидящим на крыльце своего дома рядом с женой, благообразной, чуть полноватой женщиной с оценивающе-хитроватым, насмешливо-недоверчивым выражением глаз. Сам старовер был худ, темноволос и голубоглаз. Он обладал острым, пронзительным взглядом. Когда мы с Галей Заднепровской и Тоней Лебедевой если рядом с супругами и объяснили цель нашего прихода, реакция последовала неприветливая, резко недоброжелательная. «Я отказываюсь», — решительно заявил старовер. Однако мы проявили настойчивость вступив с ним в неторопливый разговор. Вспомнили приезд собирателей из Горно-Алтайска. «Так они уже все записали. Вам-то тогда зачем это !» — резонно заметил Кузьма Еуплович. Мы стали объяснять, что это необходимо для Москвы, для московских фольклористов. Тогда старообрядец завел теоретический спор, спросив резко, в упор: «А что, существовал ли ледниковый период и был ли всемирный потоп?» Затем он стал излагать свою версию доисторических катаклизмов. По его словам, теплолюбивых мамонтов занес на Север всемирный потоп. Потому-то их останки и находят в вечной мерзлоте. Следы потопа он обнаружил в Алтайских горах, где, по-видимому, в прошлом было большое озеро, подобное Телецкому. «Вот вы спрашиваете про духовные стихи, а что есть «духовное»?» — спросил старовер. И пространно изложил свое понимание этого слова. Мы внимательно слушали и не возражали. Оценив наше терпение и смирение, Кузьма Еуплович, будто бы согласившись с женой, заметившей, что стихи петь в пост — не грех, надел очки, принёс рукописи с записями текстов стихов и постепенно так воодушевился, увлёкся, что через некоторое время жена стала его урезонивать — мол, пора кончать, дела стоят. Доверив собирателям рукописи стихов для переписки, старовер принялся мастерить колоду для улья, объясняя, что старинная эта форма пчелиного жилья хотя и менее прибыльна для пасечника, зато мед получается более густой и душистый. Иначе происходила в той же Тихонькой встреча с Александрой Панкратъевной Бочкаревой (1917 г. р.). Родитель этой женщины был одним из организаторов колхоза, местным активистом. «На нас многие в селе обижаются, — огорченно сказала Александра Панкратьевна. — Отец многих раскулачил, некоторых выслали тогда. Да что же поделаешь — время такое было!» И вспомнила, как однажды, когда её папаша пас колхозное стадо, внезапно появилась группа конных повстанцев. Все были хорошо вооружены. Напуганный пастух уже мысленно простился с жизнью. Однако всадники вручили ему пакет с повинной и попросили отвезти районным властям. Через день к назначенному месту приехали красноармейцы и под конвоем увели сдавшихся в плен борцов против советской власти. На просьбу пригласить соседку, по общему мнению местных жителей, хорошо поющую вместе с Александрой Панкратъевной, был получен ответ: «Бесполезно ее просить. Она сильно кержачит. В пост никакими силами ее не уговоришь петь». Сама же А. П. Бочкарева, смущаясь и отнекиваясь, через некоторое время, поделившись своими семейными печалями и горестями, все же запела мягким, красивым, ровным голосом. От нее мы записали партизанск